(1)0днажды, находясь в творческой командировке в Италии, я познакомился на одном из многочисленных приёмов с итальянцем-миллионером. (2)Первые часы общения с ним никак не изменили традиционный образ буржуазного миллионера, сформировавшийся ещё в школьные годы: напыщенный, холодный взгляд, дорогая обувь и чёрный смокинг, весомые, как пачки долларов, слова, которые произносились с некоторыми паузами. (3)В конце вечера нас совершенно неожиданно пригласили посетить его дом. (4)А дома за кофе он подсел ко мне и спросил по-немецки
с грустно-доверительной интонацией:
— (5)Вы любите
поэзию?
— (б)Очень!
— (7)Вы правду
говорите?
— (8)Конечно, —
меня удивило, что он придаёт этому значение. — (9)Я люблю поэзию больше прозы.
— (10)А знаете, —
сказал он застенчиво, — я пишу стихи.
— (11)И
печатаетесь?
— (12)3ачем?..
(13)Но для друзей я издал небольшой сборник. (14)Всего сто эк-
земпляров, впрочем, и это куда больше, чем нужно. (15)Разве бывает у человека сто друзей? (16)Даже если причислить к друзьям всех бедных родственников.
земпляров, впрочем, и это куда больше, чем нужно. (15)Разве бывает у человека сто друзей? (16)Даже если причислить к друзьям всех бедных родственников.
(17)Он вышел из комнаты и вернулся с папкой в руках. (18)Стихи не были
сброшюрованы: отпечатанные на отдельных листах изумительной, плотной и нежной, как сафьян, будто дышащей бумаги не типографскими литерами, а рисованными буквами, они были вложены в строго оформленную папку. (19)Меня трудно удивить полиграфическими чудесами, я видел старинные издания Библии, молитвенники королей, монографию о Босхе семнадцатого века в переплёте из свиной кожи, с
золотыми застёжками, и всё же я был потрясён. (20)Расточительная щедрость издания обуздана безукоризненным вкусом.
(21)Он писал маленькие стихотворения — четверостишия и восьмистишия, каждое напечатано на отдельном листе.
— (22)Великолепно!
— восхитился я от души.
— (23)Подарить
вам?
— (24)Спасибо.
(25)Жаль, я не читаю по-итальянски.
— (26) Хотите
послушать коротенькое стихотворение по-немецки? (27)Оно сложилось, пока мы ужинали.
(28)Как разительно меняет человека прикосновенность к проклятому и
благословенному делу литературы! (29)Куда девался пресыщенный, равнодушный хозяин жизни? (30)Из-за очков струился мягкий, молящий свет коричневых беспомощных глаз. (31)А что ему до меня — случайного человека, которого он больше не увидит, к тому же
глухого к итальянскому звучанию стихов? (32)Но мы принадлежим к одному братству
боли, и сейчас я был важнее для него всех друзей и всех бедных родственников.
(33)Он прочел коротенькое стихотворение, набросанное на бумажной салфетке:
Слова, слова, Всего-то
лишь слова... Но —
высшая вам честь!
Всё тлен и суета,
Вы — есть.
— (34)И это
стихи?
— (35)Переводить
я не умею, стихи получились сами собой.
— (Зб)Да-да,
смысл есть... (37)Очень неожиданный для владельца фабрики.
— (38)Как она мне
надоела! (39)Вот единственное, для чего стоит жить.
(40)0н что-то размашисто написал на титульном листе своего сборника и
подвинул папку ко мне.
— (41)Я несчастен, видит Бог...
(42)Беспомощный взгляд
коричневых глаз за очками приметно потвердел:
— (43)Но без фабрики я был бы ещё
несчастнее!
(По Ю. Нагибину*)
*Юрий Маркович Нагибин
(1920—1994) — русский писатель, журналист, сценарист.
Комментариев нет:
Отправить комментарий